01.12.2007 00:00 Александр Тишкевич ПРИРОДА Три охоты на диких кабанов
Автор фото: ОЛЕГ ПАНТЕЛЕЕВ КАРАБИН ИОЖЕФА Мое прохождение службы в Южной группе войск, в Венгрии, буквально с первых дней ознаменовалось знакомством с замечательным человеком, оружейным мастером самого высокого разряда. Работал он на государственном оптическом заводе в Будапеште и поддерживал постоянную связь с военными охотниками. По возможности ремонтировал им оружие, устанавливал оптические прицелы, помогал в приобретении и подгонке всевозможных атрибутов. Выезжал на охоту и обучал молодых охотников способам и методам добычи охотничьих животных в соответствии с правилами и традициями, сложившимися в Венгрии. Всем известно, что эта страна – охотничий рай. Я подружился с Иожефом Реизом, мне нравился его высочайший профессионализм, бескорыстная доброта и человеколюбие. Дружба была взаимная. Не прошло и месяца после нашего знакомства, как он предложил мне идею изготовления охотничьего карабина под боевой патрон 7,62 мм. Для него было неприемлемым охотиться с гладкоствольным оружием на оленей, косуль, ланей, муфлонов и кабанов. Я сначала такое предложение принял как шутку. Мало ли какие предложения и обещания бывают на заключительном обеде после охоты. Но не тут-то было. Уже в середине недели он приехал ко мне с совершенно конкретным планом и рассказал следующую историю. В одной из танковых частей на тактических занятиях был поврежден оптический прицел. Войсковые ремонтные мастерские не могли его отремонтировать и обратились к нему за помощью. В течение двух дней Иожеф устранил повреждения и укомплектовал собственноручно изготовленными деталями, которые почти невозможно было отличить от заводских. В знак благодарности командование части подарило ему запасной ствол от списанного пулемета калибра 7,62 мм. В Совете ВОО был уже списанный и подлежащий разборке на детали кавалерийский карабин под такой патрон. Ствольную коробку с затвором от него и еще некоторые детали можно использовать при изготовлении охотничьего карабина. Все шло так логично, что вопросов не было ни с одной, ни с другой стороны. Однако до полного изготовления карабина потребовалось около года. Работы шли, и я был в курсе их выполнения. В октябре, при очередной встрече, Иожеф сообщил, что оружие готово и к ноябрьским праздникам он мне карабин торжественно вручит. Возник вопрос, какой номер ему поставить. Много было вариантов и предложений, и вроде бы согласились на год моего рождения. Когда перед праздником состоялась эта церемония, то выяснилось, что номер карабина был 1917. Иожеф заметил, что дата рождения владельца этого оружия безусловно важная, но дата Великой октябрьской социалистической революции важнее. На карабине был установлен шестикратный оптический прицел, ложа с красивой отделкой изготовлена из ореха и подогнана под меня, лишенный амортизатора затыльник разделан «в елочку». Одним словом, игрушка или музейный экспонат. Было также вручено несколько пачек патронов. С этим карабином я охотился около двух лет на благородных оленей, ланей, муфлонов, косуль и кабанов. По тем временам это было надежное охотничье оружие, с высоким результативным боем. Дальше ста метров по зверю я не стрелял, и очень редко по бегущему. Такие условия охоты в Венгрии. Охотники, знавшие меня, шутили: «Когда ты стреляешь под Будапештом, выстрел слышен под Дербеценом». Не только выстрел, но и убойная сила карабина была очень велика. Охота в Венгрии была разрешена практически круглый год на различные виды животных, но на каждый вид в отдельности строго регламентировалась. Популярная охота на потравах проводилась чаще всего на диких свиней. Урон от них на посевных площадях был значительный, поэтому приглашения на такие охоты были постоянными. Здесь не было ограничений, кого стрелять и сколько. Можно добывать любых кабанов, чтобы отбить у зверей охоту посещать сельскохозяйственные угодья. Выезжали мы в охотничьи хозяйства рано, по темному. Егеря определяли поля и секторы стрельбы. По прибытии в район охоты стрелки уходили на вышки или номера, а водитель машины, не заглушая мотор, уезжал в обход на противоположную сторону поля. Как только рассветало и видимость позволяла стрелять, раздавался звуковой сигнал автомашины. Все животные на поле останавливались и поднимали головы, чтобы определить опасность. На одной из таких охот я был с егерем Татором Шандором на вышке. После сигнала впереди нас в 100–120 метрах поднял голову крупный секач. Когда егерь дал мне добро на выстрел, кабан был уже на прицеле. Слабое нажатие на спусковой крючок, стоящий на шнеллере, и прогремел тот далеко слышный выстрел. Кабан подпрыгнул вертикально почти на всю длину и исчез. Шандор в это время внимательно смотрел в бинокль и произнес по-венгерски «сейп» (хорошо). После выстрела с поля в лес понеслись промышлявшие в пшенице две лани, несколько косуль. С двух сторон от нас замелькали силуэты кабанов: крупных, средних и мелких. Кабаны бежали один за другим цепочкой. Я успел выстрелить в подсвинка, он взвизгнул, егерь сказал «сейп». Стадо уже несется по краю поля к спасительному перелеску. Успеваю выцелить поросенка и произвести по нему выстрел. Егерь продолжает внимательно осматривать места, где должны были быть добытые кабаны. Опустив бинокль, предлагает не спешить спускаться с вышки. Бывают случаи, когда после выстрелов обстрелянные звери затаиваются, а потом проходят буквально рядом, как ни в чем не бывало. Но в этот раз подобное не произошло. Мы спустились с вышки, и я с заряженным карабином пошел впереди егеря в направлении моего последнего выстрела. Шагали мы торопливо, как будто кого-то догоняли или за нами кто-то гнался. Не доходя пяти метров до отстрелянного трофея, резко остановились. Перед нами лежала тушка поросенка без головы. Егерь смотрит на меня, я на егеря. Оба синхронно поворачиваем головы на трофей. Не разговариваем, потому что не находим объяснения случившемуся. Опомнились, и егерь пошел по тропе убежавших кабанов. В траве нашел отделенную от туши голову. Мы долго не могли успокоиться, жестами и глазами выказывая удивление. Но ясно было одно: удар пули с крестовым пропилом имел такую разрушительную силу, что голова поросенка отделилась от туловища. Ну а секач, добытый мною на той охоте, имел медальные трофейные клыки. К карабину №1917 помимо громкого выстрела добавилась слава расчленителя дичи. Интересна дальнейшая судьба этого самодельного, удобного и безотказного охотничьего нарезного оружия. Как только стало известно, что меня по службе переводят в Центральный Совет Военно-охотничьего общества, доносчики и стражи закона всполошились. Понятно было, что без решения главного руководства Южной группы войск определить судьбу карабина было невозможно. Командование группы знало про это оружие. Но никто из них с ним не охотился. Не охотились и приезжающие гости. Ведь карабин был именным подарком. В один из дней, в 5.30 утра, командующий группой приглашает меня на физзарядку, которая проводилась практически круглый год. Летом выходили все офицеры, проживающие на территории штаба. Зимою склонные к простуде не выходили. Я обычно занимался рядом с кем-нибудь из членов Военного Совета и по ходу решал те вопросы, которые были в его компетенции. Иногда они, кто при встрече, кто по телефону, приглашали меня на физзарядку. Значит, есть проблема и ее надо решить. Так было и в этот раз. Командующий спросил меня, что я думаю делать с охотничьим карабином. Я предложил три варианта: вернуть оружие тому, кто его изготовил и подарил; разрешить мне увезти карабин к новому месту службы и там поставить его на учет; оставить в групповом Совете в качестве штатного оружия. «Последний вариант самый подходящий», – ответил командующий. В результате охотничий карабин №1917 остался в Венгрии. В последующем еще около двадцати лет он служил охотникам и использовался меняющимися председателями Совета как штатное оружие. Я, будучи в командировках, раза три видел его. Он постарел, был обшарпанным и недостаточно ухоженным, но по-прежнему боевым. В начале девяностых годов был вывезен в Россию охотниками вместе с уходящими оттуда войсками. Карабин был поставлен на учет в Центральном Совете ВОО как охотничье оружие, а ведь он имел владельца и мог к нему вернуться. В ДАЛЬВИРЗИНСКОМ ОХОТХОЗЯЙСТВЕ В середине семидесятых годов я отдыхал на озере Иссык-Куль в военном санатории пос. Тамга. На обратном пути, по договоренности с руководством Совета ВОО Туркестанского военного округа, сделал остановку в Ташкенте на трое суток. С аэродрома поехали сразу в Дальвирзинское охотхозяйство. Было это осенью, когда разрешалась охота на фазанов, водоплавающую дичь, кекликов, диких свиней, а также на шакала и лисиц. Мне посчастливилось провести эту охоту в засидке на втором Кривом озере охотхозяйства, где в разное время охотились известные люди – Н.С.Хрущев, Ю.А.Гагарин, Л.И.Брежнев. Большие фотографии этих в свое время бравых молодых охотников, увешанных добытой дичью, украшали интерьер гостиницы на Центральной усадьбе хозяйства. А какие энтузиасты здесь работали! Это, в первую очередь, Николай Демьянович Белькевич – председатель окружного Совета, охотовед Сударев Олег Николаевич, начальник охотхозяйства Сапар Бегматов, да всех и не перечислишь. Но добрым словом вспомнить надо. Утиная вечерка была великолепная, мне удалось отстрелять несколько красноносых нырков и других мелких уток. Лысух можно было добыть много, но они учитывались при установленной норме, поэтому приходилось их пропускать. Нормы отстрела я не нарушал. Вечером в гостинице долго не могли уснуть, все участники охоты старались наперебой рассказать самые запомнившиеся моменты. А приготовленный хозяйкой Центральной усадьбы Ниной Михайловной ужин из дичи располагал к долгим беседам и шуткам. Утром решили охотиться на кабанов. С рассветом пошли по разработанному плану загонной охоты. По начертанной заранее схеме определили номера стрелков, секторы стрельбы и секторы загона для загонщиков. С нами была только одна собака – спаниель. По большому счету ходить с ней на кабана в густых южных зарослях – дело опасное. Но, видимо, она была хорошо обучена охотиться на все виды охотничьих животных, в том числе и на зайца, фазана, шакала, кабана, уток, особенно удачливо работала по кеклику в горах. Правда, к концу этой охоты мы ее уже носили в вещмешке – бегать она не могла, так как до крови разбила и изодрала свои лапы. Как только наша бригада приблизилась к месту загона, поступила команда остановиться. Все это происходило на берегу реки Сыр-Дарья. Показались кортеж легковых автомобилей с хорошей проходимостью и одна грузовая машина. Оказалось, что в хозяйство пожаловал сам Шараф Рашидов, в то время Первый секретарь Центрального комитета компартии Узбекистана. Большой гость на некоторое время вышел из машины, и к нему сразу же подошел начальник охотхозяйства Сапар Бегматов. Они на узбекском языке о чем-то поговорили, были веселыми, в хорошем настроении. Особо не задерживаясь, Рашидов сел в свою машину и с ограниченным числом охраны уехал, как потом выяснилось, на хутор в дом Бегматова. А с нами остались его охотники, которые сидели в грузовой автомашине. После команды мы пошли на номера. Теперь уже явно увеличилась и уплотнилась линия стрелков, пришлось нескольким охотникам из нашей команды уйти в загон. С приезжими охотниками была еще одна собака – лайка. Загонная охота проводилась вдоль берега реки Сыр-Дарья, по непроходимым дебрям полуболотистой местности, колючим зарослям шиповника, облепихи, вьющихся лиан и других южных растений. Сколько разнообразной живности здесь обитало поздней осенью! Спустили с поводков собак, пошли загонщики, охота началась. Собаки быстро обнаружили кабанов, началось их облаивание и возня с шумом и треском веток. Но выгнать зверей из убежищ было не просто, кабаны не хотели покидать заросли и оказывали сопротивление. Тогда загонщики сужают загон, окружают именно этот «очаг», где кабаны. Куда пойдет стадо, определить трудно. Раздаются выстрелы, добычей становятся отбившиеся одиночки: подсвинки и поросята. Загонщики производят шумовые выстрелы. Стадо рассыпается, и звери начинают покидать убежище, слышны треск веток и тростника, выстрелы стрелков. Потом все стихло. Я стоял на противоположной стороне глубокого арыка, который не был заполнен водой. Дальше виднелись незаросшие участки земли, видимо, на них выращивали арбузы и дыни. Пауза была столь значительной и долгой, что в разных местах замаячили стрелки, выглядывая из укрытий и прислушиваясь с целью узнать, что произошло. Похоже было, что звери добыты и охота закончена. Но вот снова залаяла собака, и все, кто был на виду, исчезли. В это время из загона по краю арыка на меня медленно движется желто-коричневая «копна» – таким я заметил огромного секача и таким он остался у меня в памяти на всю жизнь. Самый хитрый, самый осторожный, он покидал беспокойный район и уходил через поле по открытому месту в более крепкие тугайные заросли с джидовником и джингилем. Я стоял на номере со своим ружьем ИЖ-12, заряженным пулей «Бреннеке» в одном стволе и 9-миллиметровой картечью в другом. Кабан поменял направление движения, и вот он уже боком проходит мимо меня. Я взял его на мушку, вынес упреждение, но стрелять не стал: далековато, на расстоянии 80–100 метров. Дрогнул, так как не был уверен в результате. Мне показалось, что такая громадина, закрывающая тушей мушку, безнадежна к добыче. А на второй ствол с картечью вообще никакой надежды. И кабан ушел. Собаки его не преследовали, никто по нему не стрелял. Наступила тишина, и снова с разных сторон показались стрелки, стоящие рядом со мной. Двое самых горячих и возбужденных подошли ко мне вплотную. Из их глаз сверкали молнии, лица были перекошены, возмущению нет предела. Они по-русски матерились, а на своем языке вопрошали, кто я, откуда родом, но самый главный вопрос был – почему не стрелял. Видимо, со стороны настолько убедительно казалось, что кабан прошел совсем рядом со мною. Это возмущение, а может быть, и беду, надвигающуюся на меня, разрешил лай нашего спаниеля. Все разбежались на свои места. У меня же после этой сцены даже руки дрожали, насколько я помню. Никаких кабанов уже больше не хотелось, и я молил Всевышнего, чтобы он этих свиней на меня не посылал. А гон все нарастал, и было ясно, что он неумолимо приближается к моему номеру. Дрожать было некогда. Нужно готовиться к новым испытаниям судьбы и реабилитации. Мелькнула фигура зверя, перепрыгивающего перемычки в арыке. Он летел по дну этой канавы прямо на меня, стоящего на краю. Принимать обдуманное решение времени не было. Поймал на мушку голову, можно стрелять. Но на хвосте буквально висел спаниель. Выстрел должен быть картечью, но тогда 90% вероятности, что заряд попадет и в собаку. Опускаю стволы вниз и уже на расстоянии десяти метров стреляю не по голове, а по передней части животного. Выстрел был очень рискованный, но получился профессионально. Бегущая на меня трехлетняя свинья с разгона вывалилась на край арыка. Вижу ее последние судороги, исключающие необходимость второго выстрела. Очумевший спаниель удовлетворенно обнюхивает зверя и, высунув длинный язык, ложится рядом. Холодок прошелся по моему телу, большая беда была рядом. Трудно сейчас представить, что я тогда думал. Но одно хорошо помню, что еще за несколько минут до выстрела мысли были настроены на худшее. Свинья перестала дергаться, спаниель убрал свой язык, еще раз обнюхал добычу. Подошел ко мне, потерся о сапоги и даже лизнул мне руку. Я его погладил по умной и целой голове, поблагодарив судьбу за счастливый исход. Подошедшие участники охоты улыбались, разговаривая на своем языке. Оказалось, что хвалили меня, как потом мне перевел начальник хозяйства. Складывали руки в ладонях, подносили ко лбу и закатывали глаза. Видимо, благодарили небо. Ко мне подошел статный гражданин, как потом я узнал – начальник канцелярии ЦК КПСС Узбекистана, и уточнил судьбу трофея. Я от добычи отказался, и мгновенно по сигналу из зарослей выехал грузовик. Гражданин на чистом русском по-охотничьи поздравил меня с отличным выстрелом и несколькими словами выразил добрые пожелания. Из грузовика достали поросенка, отстрелянного в самом начале загона, и оставили нам, а свинью загрузили в кузов. Здесь же на месте подписали все разрешительные документы у начальника хозяйства, и все уехали. А мы остались. Все молчали. Бегматов распорядился погрузить поросенка в свою машину и поехал на Центральную усадьбу. Теперь руководство дальнейшей охотой принял на себя председатель окружной охоторганизации Николай Демьянович Белькевич. Он предложил продолжить загоны уже не только на кабанов, но и на шакалов, лисиц. Провели два загона и добыли двух шакалов и двух лисиц. Одного шакала удалось добыть и мне. Ну а высокое начальство, я имею в виду Первого секретаря ЦК КПСС Узбекистана Ш.Р.Рашидова, в это время было в гостях у начальника Дальвирзинского охотхозяйства Сапара Бегматова. Вместе с родителями Сапара, с которыми он был знаком давно, в полуземлянке сидели на коврах, пили зеленый чай, вспоминали далекое прошлое и вековые традиции узбекского народа. У Сапара в то время было восемь детей, теперь их десять. И такая большая семья жила в глиняной полуземлянке, а рядом стоял добротный новый щитовой дом, построенный Советом ВОО для начальника хозяйства. Дом использовался как складское помещение – вот такой был парадокс. В СКНЯТИНСКОМ ОХОТХОЗЯЙСТВЕ В давнюю пору в Скнятинском охотхозяйстве ВОО Тверской, тогда Калининской, области начальником работал бывший егерь Завидовского хозяйства Захаров Михаил Борисович. Специального охотничьего образования он не имел, да и не нуждался в нем. В этом человеке была сосредоточена такая полнота знаний охотничьего дела, одним словом – профессор! В ту морозную декабрьскую ночь он лично отвез меня на запасную стрелковую вышку с подкормочной площадкой. Мороз был такой сильный, что в полной тишине застывшего леса были отчетливо слышны удары собственного сердца. Приехали мы с опозданием, было уже темно. Задача передо мной стояла серьезная: одному, без егеря, отстрелять трофейного кабана-секача. Совсем стемнело, мороз крепчал, появился серпик молодого месяца. А кабанов все нет. Видимо, мы подъехали так поздно, что звери уже были в районе вышки, но, испугавшись машины, убежали в лес подальше. Голод и мороз заставили их вернуться. С двух сторон к площадке подошли две семьи. Одна с ходу выбежала кормиться. Это была некрупная свинья с пятью поросятами. Подталкивая друг друга, поросята с визгом носились по площадке. Мать их успокаивала и время от времени поднимала голову, пристально всматриваясь и внюхиваясь в мою сторону. В это время вторая партия кабанов вертелась по кустам с обратной стороны вышки, но на площадку не выходила. Минут через двадцать первая семья ушла в лес, и я заметил в стороне от вышки большого осторожного зверя. Теперь мое внимание было сосредоточено на нем. Вдруг на площадку бесцеремонно вышли один за другим три подсвинка, потом высыпали восемь поросят. Один зверь был более крупным, чем подсвинки. Я его принял за свиноматку. Теперь меня интересовал только стоящий в стороне секач, а в том, что это именно секач, сомнений не было. Надо выждать и произвести прицельный выстрел. Видимость отвратительная. Молодой месяц освещает слабо, к тому же я замерз так, что начал стучать зубами. Стая кабанов, голодных как волки, носится по площадке и съедает все подряд. Думаю, что вот закончится корм, взвизгнут и исчезнут. А то, что мне нужно, стоит в стороне и стоит. Туда стрелять из дробовика опасно, можно промазать. Но вот вроде зашевелился. Медленно, передвигаясь с большой осторожностью, зверь подошел к площадке. Дважды повернулся вокруг своей оси, каждый раз высоко поднимая голову и засасывая с шумом воздух. Мне показалось, что я даже клыки заметил. Расстояние было не более пятидесяти шагов. Время торопило, вот-вот должен подъехать Михаил Борисович. А кабан опустил голову и начал поедать корм. Я выцелил ему под лопатку и выстрелил. Все живое с площадки исчезло. Только месяц остался свидетелем происшедшего. Я разрядил ружье и попытался согреть задубевшие конечности. Замелькал свет, послышался гул приближающейся машины. Спустился с вышки, закрыв на замок дверь. Михаил Борисович без особых расспросов вышел из машины с фонарем и пошел по кровяному следу. Шел он быстро и метров через тридцать сказал: «Зверь крупный и ранен смертельно». А пройдя еще метров двадцать, остановился у колючего куста шиповника и снял с его колючек что-то белое, вроде той осенней паутины, которая летает в дни бабьего лета. – Заранен не кабан, а свинья, – сказал Михаил Борисович. Меня, и так замерзшего, как будто обдали ушатом холодной воды. – Преследовать не будем, утром егеря доберут. И больше ни слова. Сели в УАЗик – и на Центральную усадьбу. Томительно и горько было ждать приговора, но никуда не денешься. Убита свинья, хотя официально в правилах охоты о запрете на них не было сказано. Однако в хозяйстве каждый раз при проведении инструктажа обращали внимание, что стрелять их нежелательно. Да и из чисто человеческих побуждений как можно оставить восемь поросят на зиму без матери?! Они обязательно все погибнут. Не было мне публичного разноса. Но Михаил Борисович в последующем относился ко мне с прохладцей, как бы старался не замечать. Пришло время Михаилу Борисовичу Захарову увольняться. Естественно, кто с ним работал и общался, не могли смириться с таким поворотом дела. Они думали, что Михаил Борисович железный и вечный. Но время брало свое. Долго пытались отговорить от увольнения, однако май – последний срок. Тогда руководство Центрального Совета ВОО попросило меня в майские охотничьи дни попытаться уговорить Михаила Борисовича поработать еще год, чтобы хотя бы за это время подобрать нового человека на эту должность. Даже лицензию мне на отстрел тетерева авансом выписали, хотя я имел путевку только на вальдшнепа и селезня. Как я ни старался, как ни аргументировал наши доводы, но решение егеря было окончательным. Особенно на увольнении настаивала жена Клавдия. Только увольнение по собственному желанию и переезд в Завидовский район, откуда Захаров был родом. Уезжая из хозяйства, я попросил его забыть о том случае, который рассказал вам. Но он ответил: «Я-то что! Простит ли нам природа?» Я рассказал о трех охотах на дикую свинью в различных регионах, с разными людьми. Но вывод можно сделать один. В те времена дичи было предостаточно, и люди, с которыми я охотился, были преданы охоте и ответственны перед природой. С профессорами своего дела охота не становилась проблемой, а была такой, какой она должна быть в современном обществе. Не корыстной, не наживной, не унизительной для охотника. Излюбленные места обитания диких кабанов – болотистые, сырые и густые леса, а также труднодоступные камышовые заросли. Лесной кабан крупнее камышового и в ряде случаев достигает 300 кг и более. Такая масса зверя обусловлена качеством пищи: в лесах он откармливается высококалорийными желудями, орехами, грибами, корнями папоротника и молодыми побегами древесной поросли. Камышовые дикие свиньи главным образом поедают корни и молодые побеги камыша, чилима. А будучи всеядными животными, дикие кабаны не брезгуют лягушками, червями, гусеницами, трупами животных, рыбой, выводками и кладками птиц. Нападают на своих собратьев, охотно преследуют и поедают мелких четвероногих и их потомство. Несмотря на свой неуклюжий, даже уродливый вид, они очень верткие, быстрые, с поразительной ловкостью пробираются сквозь самые непролазные дебри лесов и болот, кроме того, они отлично плавают. Все это вместе с клыками, этим страшным оружием, которым они владеют мастерски, делает их опасным противником. Поэтому охота на них не всегда безопасна. При ранении звери приходят в такую ярость, что без разбору крошат все перед собой. Дикие свиньи живут и ходят стадами, сообща защищаются от врагов. Учуяв или увидев волков, готовых к нападению, они выстраиваются клином или образуют круг, прячут поросят в середину и сами бесстрашно нападают на врага с визгом и хрюканьем. Если волк вовремя не отпрыгнет или не убежит, то в считанные минуты будет разорван в клочья рассвирепевшими животными. Умственные способности диких свиней находятся на довольно высоком уровне. Они достаточно упрямые, тем не менее отличаются большой понятливостью и сообразительностью. Острые клыки кабана – грозное оружие. Он ими и при нападении, и при защите от крупных хищников отстаивает свое право на жизнь. Кабан клыками колет, режет и сечет с такой быстротой и силой, что нет животного, которое устояло бы и осталось невредимым под их страшными ударами. Взрослых самцов за эту поразительную способность наносить смертельные удары называют секачами. У самок клыки не отрастают до таких больших размеров, поэтому, обороняясь, самка не сечет врага, а кусает, рвет и топчет ногами. Звери, обитающие в современных условиях, проявляют особую пластичность и приспособленность жить рядом с человеком, зачастую за счет плодов его труда. Большую роль в этом сыграла способность диких свиней избегать встреч с человеком, обходить установленные им ловушки.
